а еще на меня снизошло озарение и я написал рассказ...

[aska-langley]

Я не знаю, что случилось с моей музой, но вот решила она меня вдруг вдохновить на написание беллетристики. По сути никогда сим не занимался, поэтому не судите строго пробу пера)

Спальня маленькой двухкомнатной квартиры в обычной хрущовке. Сиреневые обои с невнятным золотистым узором, белый шифоновый тюль, ваза с увядшими цветами на подоконнике и немыслимое количество плюшевых медведей, теснящихся на спинке дивана – можно было бы сказать, что комната принадлежит очень романтичной и инфантильной девушке, если бы не немыслимый бардак, царящий тут. Вещи висели на спинках стульев, диване и даже на столе среди прочего хлама можно было наблюдать небольшие предметы гардероба. Складывалось впечатление, что хозяйка комнаты ничего из принципа не убирала в шкаф, и тот стоял в углу, собирая пыль и попусту занимая свободное пространство, которого тут и так было чересчур мало. На свободной от вещей половине небольшого серенького диванчика с комфортом устроилась девушка, неспешно потягивая ароматный кофе. Напротив нее за компьютерным столом, сгорбившись на стуле, сидела хозяйка квартиры и что-то увлеченно записывала в дневник. Казалось, она забыла о присутствии подруги и полностью погрузилась в себя, стараясь лишь успеть запихать на страницы дневника мысли и воспоминания, которые так и норовили ускользнуть из головы, словно их там и не было. Сидевшая на диване - Янин, студентка третьего курса психологического факультета, ленивая, добродушная, но просто до неприличия циничная особа. А та, что писала – Алиса, полностью оправдывавшая свое имя - ветреная, мечтательная и наивная, словно ребёнок, может быть капельку чуть более ненормальная, чем нужно. Время третий час ночи. За окном шёл отвратительный моросящий дождик, который вот уже третьи сутки портил людям жизнь, одаривая тоннами грязи и простудой. Янин молча наблюдала за своей подругой, терпеливо дожидаясь, когда она, наконец, оторвется от своих записей, объяснит, что случилось, и зачем она ей понадобилась в такое время, благо хоть живут в одном подъезде.
Наконец Алиса вздохнула с облегчением, отложила ручку, выпрямилась и потянулась. Крутанувшись пару раз на офисном кресле, подскочила и вылетела в коридор. Вернулась в явно более спокойном состоянии, сжимая в руке пачку сигарет. Приземлилась на край стола, закурила и выжидательно уставилась на Янин. «Как всегда ждёт вопросов»,- ухмыльнулась про себя Яна, а вслух произнесла: «Ну, так ради какой великой цели ты меня сорвала из дома? Что же такое сверхэкстраординарное случилось на этот раз?». Лися хитро подмигнула подруге, сделала затяжку и, медленно выдыхая дым, сказала с задором: «А ты угадай?» «Новый парень?», - лениво протянула Янин, и даже не спрашивая, а почти утверждая. Весёлые искорки в глазах подруги подтвердили догадку. Янин грустно улыбнулась, откинулась на спинку дивана и устало закрыла глаза. Впрочем, ничего другого она и не ожидала от этой сумасбродки, но неужели опять терпеть все сначала? Но, вспомнив светящиеся счастьем глаза пожалуй единственного по-настоящему близкого человека в этом мире, ей не осталось ничего другого как выдавить вялое: «И кто же этот твой будущий бывший? Рассказывай, не томи уж». Повисшая пауза заставила открыть ее глаза и как только она увидела лицо Али, она поняла, что совершила ошибку. Тонкие черты лица чудачки исказились то ли от боли, то ли от отчаяния, пушистые ресницы уже успели намокнуть от слез, а во взгляде читалось столь неприкрытое разочарование, что Янин стало страшно. «Зачем ты так? На этот раз все действительно будет совсем не так, как всегда. Я очень хочу, чтобы так было. Почему ты не даешь мне даже шанса? Зачем ты меня обижаешь все время?!» Следует отметить, что Алиса всегда была большим ребенком – еще не переросшая в свои 20 подросткового максимализма и вместе с ним совершенно детской непосредственности и безрассудства. Даже курила она из желания казаться взрослее, сознательнее что ли, но на самом деле с сигаретой в руках выглядела пафосно и довольно смешно. По крайней мере, так считала Янин, которая вот уже 5 лет, как старалась уберечь эту глупышку хотя бы от части неприятностей, коими грозит мир для нее. Яна никогда не понимала, что связывает ее с этой странной девчонкой, ничего общего у них казалось бы не было, но у нее замирало сердце каждый раз, когда Алиса плакала или смеялась, а делала она это ой как часто. Вот и сейчас сердце сжалось в груди до маленького колючего комочка и единственное, что могло привести его в прежнее состояние, обещало случиться, кажется, даже не в ближайший час. Но, как говорится, попытка не пытка, Яна встала и потянулась к Лисе обнять её, на что девушка среагировала совершенно не свойственным ей образом – грубо оттолкнула подругу и, выбежав из комнаты, заперлась в ванной. «Ну, пусть поплачет, может успокоится», - рассудила Яна. Её взгляд исступленно блуждал по комнате, будто пытаясь найти ответ в причудливых узорах на стенах, и невольно остановился на дневнике, который так и остался лежать на столе открытым на последней странице, где были сделаны записи. Не сумев подавить любопытство, которое, конечно же, было оправдано благими намерениями – разобраться, что именно так расстроило Алиску и что все-таки случилось, Яна отлистала несколько листов назад к началу новой записи и стала читать. Строчки были неровными, буквы скакали, да и сам почерк был неаккуратным и плохо разборчивым. С трудом разбирая торопливые каракули, Яна прочитала:
«14.09.09. Сегодня столько всего произошло и я даже не знаю с чего начать. Утром было все как обычно. Я проспала и дико опаздывала в университет. Буквально вылетела на улицу и бегом кинулась к остановке. Еще подбегая, увидела, что мой автобус уже отходит от остановки и явно не собирается меня дожидаться, а это означает, что я опоздала на единственную пару, ради которой стоило выбираться из дома в такую мерзкую погоду. По инерции добрела до остановки и остановилась в задумчивости у края тротуара, раздумывая, куда бы себя девать на сегодня. Проезжавшая мимо машина окатила фонтаном грязных брызг. День определенно нравился мне все меньше и меньше. Опять начал накрапывать дождик, с каждой минутой усиливаясь. Я мигом вымокла и угрюмо побрела прочь от остановки. В асфальте отражалось серое неприветливое небо и такие же серые дома с черными провалами окон. Но тут в отражении мелькнуло что-то разноцветное, и холодные капли перестали нахлестывать меня по щекам. Я подняла голову и увидела рядом с собой Его. Он весело улыбался, и, казалось, совсем не замечал дождя. В руках он держал зонтик, выкрашенный во все цвета радуги, которым и укрывал меня от всё усиливавшегося ливня. На нём была желтая куртка и желтые же брюки в зелёную клеточку, на голове топорщились, словно солома, во все стороны огненно-рыжие волосы – его нелепый вид невольно заставил меня заулыбаться. И он мне улыбнулся в ответ. Мы познакомились. Он рассказал, что его когда-то называли Димой, но теперь у него нет имени, и я могу звать его, как мне захочется; а еще, что он свободный поэт и что любит делать жизнь других людей хотя бы чуточку лучше. Когда я спросила его: «А как это, делать жизнь других лучше?», - он засмеялся и сказал: «Вот смотри, ты шла по улице, не отрывая взгляд от асфальта, и явно была готова вот-вот расплакаться. Нет-нет, не перебивай. А потом появился я, и ты заулыбалась. Ведь тебе стало лучше, правда? Вот видишь. И день для тебя стал лучше, а значит и жизнь в этом дне тоже. Поняла?» Он говорил быстро, сбивчиво, сопровождая свои слова кучей мелких движений. А какая мимика! Джиму Керри и не снилось. За ним было до того смешно наблюдать, что я опять рассмеялась. А он лишь еще шире заулыбался, явно довольный произведенным эффектом. Позвала его на чай. Мы оба вымокли до нитки, даже столь весёлому зонтику было не под силу укрыть двух полоумных, скачущим по лужам и о чем-то беспрерывно хохоча. Так что нам обоим требовалась сушка и чашечка горячего чая как минимум. Придя домой, он повесил зонтик на вешалку и снял куртку, под ней оказался желтый же свитер, из под которого был виден ворот красной рубашки. Уже позже, уютно устроившись на диване, согревая руки обжигающим чаем с корицей, я спросила, почему он носит такую странную одежду. А он сказал: «Потому что она тебе нравится. Потому что ты любишь радугу». «Но ведь мы не знакомы». «Знакомы. Мы встречались. Во сне. Правда-правда. Поверь! Только ты верно забыла меня, а я тебя не смог забыть. Мы сидели на радуге и болтали обо всем, обо всем. Разве ты не помнишь? Как жаль. Я боялся этого. Поэтому я и сшил себе такой зонтик, чтобы ты могла узнать меня. Вспомнила теперь?!» Он говорил так убедительно, и хоть я и ничего такого не помнила, мне стало казаться, что я и правда знаю его давно-давно, и что все, о чем он говорил, было на самом деле. Мне так хотелось «вспомнить» это всё. И я… я обманула его, я сказала, что начинаю вспоминать его. Только когда улыбка начала сползать с его лица, поняла, что не стоило этого говорить. Но было уже поздно. Он сказал, что я его очень огорчила, что не ожидал от меня такого, а потом… потом он ушёл. Только в проходе он чуть задержался, натягивая свою куртку, и сказал, что он придёт, когда я его вспомню, и мы обязательно снова будем сидеть на радуге. И сказав, закрыл за собой дверь. А я стояла перед закрытой дверью и пыталась понять, что это было. Видение? Чья-то глупая шутка? Может просто сон? Нет, я знаю, что я видела. Я обязательно постараюсь вспомнить его, я вспомню. Поверь, Янин.»
Яна явно не знала, как ей реагировать на прочитанное. Но реагировать как-то надо было. Надо было идти и как-то хотя бы попытаться успокоить глупышку. Выйдя в коридор, она уже хотела было постучать, что-то начать говорить Алисе, но слова потерялись где-то на полпути, не успев слететь с губ. Она стояла как вкопанная и во все глаза смотрела на вешалку, на которой так и остался висеть позабытый всеми радужный зонтик.